Ваше Высокопревосходительство!

Обращаюсь к вам, как к высшему представителю Правительственной власти, с просьбой о защите нас, жителей иностранного происхождения и дворян Курляндской губернии, или о предоставлении нам выхода из нетерпимого и недостойного положения, в котором мы находимся.

После того, как, по открытии военных действий, мы пользовались несколькими неделями спокойствия, когда наши администраторы даже отважились на издание обязательных постановлений, воспрещающих всякую национальную травлю, очень скоро в латышской прессе, а затем в органах братьев Сувориных “Новое время” и “Вечернее время” началась систематическая и беспощадная кампания против прибалтийских немцев и в особенности дворянства и это в такое время, когда ни одна строка не печаталась без разрешения цензуры, значит с ведома и разрешения Правительства. Эта газетная кампания как нельзя более подготовила почву для расцвета весьма развитой между латышами склонности к сплетням и доносам, которые не замедлили посыпаться в изобилии, найдя себе, несмотря на их, большей частью, анонимное происхождение и явное бессмыслие, самое внимательное отношение со стороны местных властей.

Начались обыски в поместьях и домах дворян и членов немецкой интеллигенции, сначала отдельные, затем систематические, посредством особых Комиссий, причем ни возраст, ни репутация, ни общественное положение не спасали от самых позорных и вместе с тем бессмысленных подозрений. Все эти бессмысленные (более 100) обыски никакого результата не дали и дать не могли, но впечатление от них на население получилось сильное и совершенно определенное, т.к. подозрению подвергались исключительно лица из высших классов и немецкого происхождения, а о безрезультатности всех обысков тщательно умалчивалось.

Впечатление это усиливалось еще тем, что вместе с сим, но независимо от обысков, начались выселения из края предводителей дворянства, помещиков, пасторов, дам из общества, без обозначения причин, без суда и следствия.

Картина о неблагонадежности, чтобы не сказать более, верхних слоев прибалтийского общества получилась ясная и для народа совершенно убедительная.

Напрасно испробовав все пути для выхода из этого удручающего и чреватого опасными последствиями положения, я наконец в декабре 1914 г. имел смелость письменно обратиться к тому, чье сердце открыто для всех своих верноподданных, какой бы национальности они не были, и умолять о помощи.

С тех пор и до середины Апреля наступила сравнительная тишина. Латвийская пресса стала сдержаннее, даже органы братьев Сувориных как то притихли и лишь изредка вспоминали про прибалтийских баронов; обыски производились реже и генерал-лейтенант Курлов признал даже возможным публиковать, что анонимным доносам, в общем, не будет дано хода и что ложные доносчики рискуют быть привлечены к ответственности, чем волна доносов несколько понизилась. Высылки, правда, продолжались по прежнему и доносчики не наказывались, но вообще сгущенная до нельзя атмосфера несколько прояснилась и дышать стало опять возможным. Положение резко изменилось с несчастного момента появления неприятеля на территории Курляндской губернии и изменилось так, что я, не преувеличивая, утверждаю, что Курляндское дворянство в течение своей многовековой истории быть может претерпело еще большие лишения, чем теперь, но никогда не было так обижено и унижено, как в настоящее время.

Неприятельские кавалерийские разъезды начиная с 16 апреля появились в Гробинском, Газенпотском, Гольдингенском, Митавском, Туккумском и части Тальсенского уездах; они побывали почти во всех имениях, часто только на несколько часов и так внезапно, что помещики во многих случаях были застигнуты совершенно врасплох. Так как в это время железнодорожное, почтовое, телеграфное сообщения в большей части этих уездов прекратились, а полиция, спасаясь от врага, не могла оповещать многих помещиков о приближении опасности, то они и не подозревали о близости неприятельских разъездов. Более или менее усиленные насильственные реквизиции лошадей, овса, корма, пищевых продуктов, повсеместное опустошение винных погребов, нередко грубое обращение с помещиком и его семьей, похищение разных предметов и взлом шкафов и хранилищ – вот спутники этих набегов. Но этим несчастье многих из помещиков не оканчивается, а лишь начинается, так как на них поступают явно ложные доносы, что они будто бы радушно приняли неприятельские войска и вошли с ними в преступные сношения. Их арестуют, сажают в тюрьму вместе с арестантами, в некоторых случаях ведут пешком, этапным порядком, пятьдесят и более верст, среди белого дня, ведут их с арестантами под конвоем по главным улицам Митавы, где они подвергаются в качестве якобы шпионов всем оскорблениям толпы. Такова участь барона Рекке-Паулсгнаде, барона Рекке-Берггоф, барона Нольде, братьев баронов Ропп, барона Ливен, барона Гейкинг, пастора Берневиц, банкира Вестерман, купца Галл и многих других. Эти люди с высоким общественным положением, большей частью пожилые, нередко слабого здоровья, подвергаются всем лишениям и унижениям тюремного режима в обществе преступников, всем душевным пыткам публичных шествий под конвоем, а между тем они не преступники, про них производится лишь предварительное дознание, которое судя по уже оконченным делам, несомненно докажет их полную невиновность.

Между тем этим несчастным приходится выдерживать эту пытку целыми неделями, если не больше. В глазах народа они навсегда опозорены. Положение помещиков поистине безвыходное. Неприятель его грабит, а при вступлении наших войск на него доносят, что он будто добровольно снабдил врага припасами, его арестуют, заключают в тюрьму, а в это время остатки его имущества расхищаются, как имущество изменника и шпиона. Местная пресса и конечно органы братьев Сувориных самым наглым образом раздувают огонь, называя имена тех помещиков, которые будто бы устраивали врагу встречи и пировали с ним. Все опровержения, привлечения редакторов этих газет к суду за клевету мало помогают, впечатление произведено и представление об измене Курляндского дворянства крепко засело в умах не только народа, но и находящихся здесь частей наших войск. Проявление ненависти и презрения неоднократно имело место, как со стороны офицеров, так особенно со стороны солдат и казаков, находящихся в постоянном соприкосновении с латышским населением; возгласы – “ты немец – ты лютеранин – значит изменник” слышатся нередко, преимущественно от казаков. Главным средством спасения был бы приказ по войскам, напоминающий, что подданные Его Величества, хотя бы немецкого происхождения, находятся наравне с другими под защитою закона. Вместе с тем надо положить предел арестам и возмутительному обхождению с людьми ни в чем не провинившимися и наконец обуздать латышскую и часть русской прессы. Наши сыновья сражаются, и сражаются не без славы в рядах нашей армии, зная притом, что отцов и родственников их водят под конвоем и сажают в тюрьмы, на основании каких-то ложных слухов и доносов, чтобы отпустить их после нескольких недель обесчещенными и физически и нравственно надломленными. Как согласовать такое возмутительное противоречие, как предупредить неминуемые последствия такого анормального положения? Если правительство считает, что Курляндское дворянство и впредь еще может быть полезным для государства, то следует громко заявить об этом, окончательно порвать с системой недоверия и заподазривания, не допуская национальной и сословной травли. Это не может возбудить никаких сомнений, так как бесчисленные обыски и аресты, произведенные в крае, дали полную возможность убедиться, что в среде т.н. немецкого населения и особенно дворянства изменников и шпионов решительно нет, причем события последних месяцев ясно доказали, что этих преступников надо искать в совершенно других сферах, а не здесь. Немецкое население края и дворянство, после всех выстраданных унижений и нравственных и физических пыток имеет право требовать открытой и громкой реабилитации.

Конечно совершенно в другом виде представился бы вопрос, если бы Правительство, после того, как настоящая война определенно приняла характер борьбы Славянского мира против Германизма, признало вообще дальнейшее пребывание в губернии пограничной, как Курляндская, многочисленного поместного дворянства иностранного происхождения и протестантского вероисповедания, с государственной точки зрения нежелательным, или даже недопустимым. В таком случае нужно было бы решительно и прямо приступить к разрешению этого вопроса, т.е. главным образом к ликвидации этого землевладения, прекратив наконец все заподазривания помещиков. При этом, однако, мне кажется, что немецкая часть населения, и преимущественно дворянство, своим поведением в течении 120 лет и своею службой царю и Отечеству заслужило право рассчитывать на спокойное и благожелательное проведение даже такой меры, для него во всяком случае невыразимо тяжелой и болезненной, определением продолжительного срока для окончания распродажи земель с помощью государственных кредитных учреждений.

Будет ли польза Государству от исчезновения этого глубоко преданного Престолу и твердо-консервативного элемента и замены его новыми людьми, вероятно преимущественно латышской национальности, в этом позволительно сомневаться!

Курляндское дворянство преисполнено благодарности за более чем столетие, проведенное под сенью мощного двуглавого Орла. Оно использовало это счастливое время для культурных трудов в пользу родины, а также, по мере сил своих, для возвеличения и славы великого Отечества, Российского Государства. Имена курляндцев: Ливен, Остен-Сакен, Пален, Ридигер, Оффенберг, Будберг, Корф, Брунов и многих других суть имена исторические Российские и свидетельствуют о государственной работе их носителей. Если, по изменившимся обстоятельствам, государство в их работе более не нуждается и считает даже их дальнейшее пребывание на землях их отцов и дедов недопустимым, дворяне как всегда будут беспрекословно готовы исполнить волю Государя и расстаться со своей родиной и со своим многовековым прошлым. Курляндское дворянство всеми фибрами души привязано к своей милой родине и не легко ему будет порвать семисотлетние корни, связывающие его с землею, переселиться в дальние, неведомые края, потерять сословный облик свой и покончить со своим историческим существованием!

Но и тогда во имя своего прошлого, во имя всегдашней верности и лояльности своей, во имя прежних и настоящих заслуг многих из своих отцов, братьев и сынов, честно и беззаветно сражающихся в рядах нашей армии, дворянство просило бы дать ему возможность покидать свои родные места достойным образом, а не при подозрениях в шпионстве, измене и во всяких других позорных действиях, глубоко ему отвратительных.

Поместное дворянство сильно разорено войной, но безропотно терпит тяжелые времена и ни о чем не просит, возможная ликвидация земель, обесцененных войной, грозит громадными материальными жертвами, но и это дворянство может перенести: но оно не может молчаливо сносить положение, в котором оно нынче находится – бесправных парий и сомнительных и оскорбляемых граждан.